-А, знаешь, что самое неприятное в боевой обстановке? – спросил Николай Сергеевич Корженко, глянув на меня с какой-то хитринкой в глазах.
По рассказам старших товарищей, по книгам о Великой Отечественной войне я, в общем-то, представлял себе те трудности, с которыми приходилось сталкиваться воинам в боевой обстановке, о чём я и рассказал Николаю Сергеевичу. Однако мой ответ не удовлетворил старого солдата.
Я видел по выражению его лица, что мой ответ и близко не подходит к тому единственному ответу, который наготове у моего собеседника.
Выражение его лица менялось буквально на моих глазах. Куда делось то добродушное, располагающее к себе собеседника, выражение его лица, где та искринка в глазах, от которой, казалось, моментально зажигалась улыбка, так располагающая к себе, что невозможно было не ответить на неё своей улыбкой?
Чётче обозначились складки у губ, появились откуда-то новые морщинки у его глаз, словно постарел солдат, словно взвалил на свои плечи, хоть и мысленно, в который раз ту непосильную ношу, которую нёс он во время войны. Словно заново проходил он её дорогами, он – солдат особого фронта, которому всюду, где бы он ни появился, почёт и уважение. Ну, а вместе с почётом и уважением для таких солдат – особые и, как всегда, очень ответственные задания, которые приходилось решать в большинстве случаев в одиночку.
Для выполнения таких заданий необходимы в сконцентрированном виде все те качества, о которых обычно вспоминают, когда чествуют героев – отвага, выдержка, хладнокровие, решительность и меткий глаз. Именно такими качествами и должен обладать снайпер.
Для снайпера каждое сражение, каждый бой – это поединок. И выигрывает этот поединок тот, кто лучше обучен, кто лучше владеет своими нервами, кто более осмотрителен и в то же время более решителен.
Обычно их не посылают в атаку в цепи наступающей роты. К этому времени они уже выполнили основную часть своей задачи – выявили огневые точки противника, нанесли их на карты и заняли заранее выбранные позиции для их подавления. И таким вот образом получается, что они не бегут в передней цепи атакующих, а успех атаки во многом зависит от них. Они не врываются первыми в окопы противника, но создаётся впечатление, что они уже здесь побывали, расчищая путь атакующим и спасая многих из них от кинжальных уколов вражеских огневых точек.
По-видимому, не одна такая атака прошла перед мысленным взором ветерана, отличного снайпера, кавалера двух орденов Солдатской Славы, прежде чем он поднял голову и сказал:
- Нет, не то… Я совсем не об этом. Понимаешь, к холоду, голоду, жаре, неустройствам в быту, в конце концов, можно привыкнуть. К обстрелам артиллерии и налётам авиации опытный солдат тоже быстро привыкает. Но есть вещи, которые всякий раз возникая, ставят тебя как перед тупиком. И обойти, объехать, обогнуть этот тупик кажется невозможно.
Ну, например, с чем можно сравнить ситуацию во время атаки, когда все мысли и действия подчинены только одной цели – достигнуть заданного рубежа, когда нервы напряжены до предела, а тебя в этот момент начал обстреливать из вражеской траншеи наш родной станковый пулемёт «Максим», каким-то образом попавший в руки врага?
В грохоте боя, в хаосе звуков, сопутствующих ему, опытный солдат безошибочно улавливает нюансы атаки: где она успешно развивается, где захлёбывается, а где необходим лишь последний шаг, последнее усилие, и враг будет смят.
И тут, вдруг, как стена, на которую неожиданно натыкается бегущий в темноте – резанул по сердцу знакомый до боли перестук «станкача», который ни за что не спутаешь с лающими звуками немецких пулемётов… Это всегда неожиданно. К этому невозможно привыкнуть. Это всегда вызывает секундную растерянность, замешательство. Этот звук, такой родной ещё вчера, сейчас заглушает все звуки боя. Он заставляет атакующих повернуться лицом к лицу, глаза их лихорадочно ищут место, где укрывается коварный враг. И теперь уже неважно – сколько немецких пушек, миномётов, пулемётов и автоматов нещадно бьют по тебе – главной целью, целью номер один становится этот пулемёт, эта огневая точка…
И, кажется, нет тебе дальше дороги, пока не уничтожишь, не раздавишь это осиное гнездо, этого гада, рискнувшего взять в руки чужой пулемёт и заставившего его поливать смертельными языками пламени своих же соплеменников.
И, кажется, нет такой силы на свете, которая заставила бы солдат не обращать внимания на этот звук, в надежде на то, что кто-то потом, позже, за тебя, сделает это дело – уничтожит это осиное гнездо…
Но это неодушевлённый предмет, который мог оказаться в руках врага по различным причинам, не зависящим от него.
- А что, если в руках врага оказывается не такой вот неодушевлённый предмет, а сама человеческая жизнь? – задал вопрос бывалый солдат, по-видимому, не столько мне, сколько себе.
До сих пор я ни словом, ни жестом не выдавал своего волнения от рассказанного случая, но после последних его слов невольно подался вперёд, поражённый таким вопросом.
А старый солдат продолжи свою мысль:
- И не думал я, не гадал, что стану непосредственным участником такой вот истории.
Был я к тому времени уже опытным бойцом, имел на своём счету двенадцать фрицев, стал снайпером-инструктором, передавал свой опыт молодым солдатам.
Дело было в Прибалтике. Застопорилось несколько наше наступление, и полк наш вот уже вторую неделю не двигался с места. Время от времени немцы «проверяли» нашу бдительность, делая отдельные вылазки, но и наша сторона в долгу тоже не оставалась. В общем, была обычная ситуация перед решающим наступлением.
И вот в один из таких дней вызывают меня на командный пункт полка, и командир полка говорит:
-Есть тебе, сержант, особое задание. Жалуются солдаты, что житья им в последнее время не стало. Поставили немцы перед нашими позициями громкоговорители и ежедневно в определённые часы агитируют наших солдат бросать оружие и переходить на сторону немцев.
Всё бы ничего, да ведёт эту агитацию на чистейшем русском языке женщина. Пусть бы десяток мужиков изощрялись в этом словоблудии, солдаты не обращали бы внимания, а если бы и обращали, - то только бы лишь для того, чтобы отпустить по их адресу пару крепких слов… А тут, как на грех, - женщина. Ведь для наших солдат женщина – это что-то чистое, светлое, святое, это женщина-мать, это женщина-Родина. Именно поэтому, наверное, действует эта агитация из уст женщины очень удручающе, выводит их из себя.
С этими словами командир полка развернул карту местности, указал предполагаемое место расположения громкоговорящей установки и, внимательно посмотрев на меня, продолжил:
- Вот и нужно, во-первых, разведать и уточнить место, где расположена установка, а, во-вторых, прекратить это безобразие.
-Да, нелёгкая выпала мне задача, - подумал я, отправляясь в расположение указанной мне роты.
Однако не успел я добраться до этой роты, как мне уже рассказали, что в бинокль видели женщину, которая, по-видимому, ведёт передачу. А живёт она с немецким офицером в землянке, которая хорошо просматривается из наших окопов. Только жаль, что достать её невозможно, так как нейтральная полоса в этом месте метров пятьсот-шестьсот и к тому же вся простреливается из немецких позиций.
Считай, первая задача, которую поставил мне командир полка, и без моего участия была выполнена, а вот со второй задачей пришлось изрядно повозиться.
Ясно было одно: нужно пробраться на нейтральную полосу, на дистанцию прицельного выстрела. Однако трудность заключалась в том, что рельеф местности был таков, что не нашлось на дальности прицельного выстрела места, откуда бы я мог свободно видеть окопы противника.
Три дня и три ночи ушло на изучение местности, выходы в различные точки относительно блиндажа-землянки с целью определения возможности прицельной стрельбы, но так и не нашлось подходящего места – везде, чтобы выстрелить, надо было вставать с земли практически в полный рост. Ясно, что гарантировать мою безопасность в такой ситуации никто не мог.
Тогда остановились на следующем варианте.
С места моей предполагаемой засады на нейтральной полосе был хорошо виден один из блиндажей нашего переднего края, из которого прекрасно просматривалась вся панорама вражеской позиции вместе с этой злополучной землянкой.
Мне предписывалось ночью скрытно пробраться на место моей засады, принять все необходимые меры по маскировке и с рассветом следить за амбразурой нашего блиндажа. По предварительной договорённости, как только появится эта женщина, амбразуру откроют, и я должен буду в этот момент приподняться и с колена поразить цель, после чего замереть, и ни в коем случае не выдавать своего местоположения. На всякий случай слева и справа от моей засады будут расположены два секрета, с целью отсечь пулемётным огнём возможную попытку захватить меня внезапной атакой. Таким образом, я имел право произвести только один-единственный выстрел.
Право на один выстрел – это долг и судьба снайпера. Нередки были случаи, когда снайперу для того, чтобы сделать этот один-единственный выстрел, приходилось терпеливо ждать в засаде несколько суток. И хорошо, если это случалось летом, но ведь война не прекращается и зимой! Несколько выстрелов по одной цели, надо прямо сказать, делали только необученные молодые снайперы. Но, к великому сожалению - эти несколько выстрелов по одной цели, были их последними выстрелами на этом свете. Именно поэтому, а может быть и по этическим соображениям, снайперы отмечали на прикладе своей винтовки засечками только количество выстрелов, хотя на самом-то деле – это было количество уничтоженных целей.
В ближайшую же ночь, облачившись в новый, с иголочки маскировочный халат, запеленав винтовку и оптический прицел белоснежной марлевой повязкой, я пробрался на своё место засады. Надо заметить, что уже к рассвету я понял, что выбранный нами вариант выполнения задания – не самый лучший. Для того, чтобы не обнаруживать себя, мне необходимо было произвести поиск цели, прицеливание и выстрел за минимально короткое время, а это значит, что я должен был лежать на левом боку с вытянутой вперёд рукой, на которой должна была покоиться до поры до времени винтовка. Указательный палец правой руки должен был всё это время находиться на спусковом крючке. В довершении всего смотреть я должен был назад, чтобы при открытии створки блиндажа-землянки моментально привстать на колено и произвести выстрел.
Кроме этих неудобств и морозец, конечно, делал своё дело.
Как бы то ни было, а изменить что-то уже было невозможно – надо терпеливо ждать условного сигнала. Ведь не придёшь же ты к своим товарищам и командирам ночью и не скажешь, что помешал выполнить задание тебе не противник, а какой-то мороз!
До боли в глазах всматривался я в сторону своего блиндажа, но как ни старался – на первое открытие створки блиндажа-землянки среагировал слишком поздно. Пока до меня дошло, что это команда для меня – створки закрылись.
Так, видно, всегда бывает: когда чего-то очень ждёшь, и это ожидание вдруг свершается, в первый момент бывает какое-то замешательство.
Ну, думаю, удалец-молодец, упустил ты свой шанс. Когда он ещё появится? Да и появится ли он сегодня вообще?
Чтобы окончательно не замёрзнуть, лежу и перебираю в памяти эпизоды гражданской жизни – времени-то впереди ещё целый световой день. А мысль-то всё равно одна и та же сверлит мозг: как бы не пропустить условленной команды, образно выражаясь, «не проспать» этот момент. Так вот и лежу на снегу, не смея пошевельнуться. Прошло уже часов шесть с тех пор, как я занял эту позицию, руки-ноги из-за неудобного положения задеревенели, да и морозец пробирает до костей, несмотря на то, что в это время солнышко уже начинает припекать землю. Пошёл уже по второму кругу перебирать этапы своей жизни и тут вдруг меня как-будто кипятком ошпарило. Вспомнил я, что на моём счету на этот момент двенадцать фрицев и сегодняшний выстрел должен прибавить одну зарубку на моей винтовке. А к числу «тринадцать» у нашего брата отношение не очень приветливое. Да, к тому же, видно, началось действие этого магического числа – первую-то возможность увеличить свой счёт я уже «проворонил»!
Знать не судьба этой женщины - стать тринадцатой зарубкой на моей винтовке!
Расстроился я было совсем. Хорошо, что вспомнил напутственные слова командира.
Нет уж, думаю, возвращаться ни с чем нельзя. Как же тогда смотреть в глаза своим боевым товарищам? Скажешь, что «проспал» свой час, что пусть привыкают к этим провокационным передачам? Так ведь сам знаешь, что к этому привыкнуть нельзя!
Не успел я себя таким вот образом несколько приободрить, как, глядь, а створки–то нашего блиндажа-землянки начали медленно-медленно открываться. У меня аж дух перехватило! Куда и мороз подевался! Взмок я, видимо, от нервного перенапряжения, лишь бы створки не закрылись до тех пор, как я успею привстать!
Думаю я так, а руки и ноги сами уж своё дело делают – привстал я на колено, и мне хватило мгновения, чтобы найти то, во имя чего я здесь замерзал: прицелиться, нажать на спусковой крючок винтовки и опять ничком – в снег. Так и пролежал я в снегу до ночи, ничего не видя и ничего не слыша, после чего возвратился к себе в подразделение и доложил о выполнении задания.
Вскоре после этого мне был вручён орден Славы третьей степени.
…Прошли годы. Много воды утекло с тех пор, а цифра «тринадцать» так и ассоциируется в моей памяти с этим боевым эпизодом…
Мазур Геннадий Григорьевич, полковник в отставке.
